Воробев Павел Андреевич: Почему российская «десятка» популярных препаратов совершенно не такая, как во всем мире?

Среди самых горячих тем — доступность и качество лекарств. О том, почему многие россияне не доверяют отечественным препаратам, «Российская Газета» беседует с зампредом Формулярного комитета РАМН, доктором медицинских наук Павлом Воробьевым (на фото).

Российская газета: Павел Андреевич, из года в год наша десятка самых популярных лекарств отличается от всего мира. Реклама виновата?

Павел Воробьев: Обеспечение лекарствами — задача государства. Больные не могут и не должны сами разбираться, что и как принимать. Во всем мире купить без рецепта можно лишь несколько десятков лекарств — от простуды, от боли и витамины. И все. А в нашей стране можно купить без рецепта все — антибиотики, психотропные (например, содержащие наркотики кодеин — коделак, и фенобарбитал — валокордин), препараты железа (от обычной для взрослых их дозы могут умереть дети) и т.д. От безрецептурного применения антибиотиков мы уже получили устойчивость бактерий к огромному числу этих препаратов и снижение их эффективности. Только госрегулирование, в первую очередь — возмещение затрат на основные лекарства, может оградить больных от неверных решений и опасных лекарств.

РГ: Наши люди бесстрашно лечатся от всего сами. Решит ли проблему введение строго рецептурного отпуска?

Воробьев: Только этим дело не поправишь. До 2010 года у нас по закону лекарства делились на рецептурные и безрецептурные, в аптеках был особый список безрецептурных препаратов. С принятием нового закона об обращении лекарств это деление исчезло. И правильно: в условиях дикого рынка аптекари будут продавать все, избегая разве что продажи строго контролируемых наркотиков.

РГ: Но невозможно же с каждым прыщиком бегать к врачу. Каковы допустимые пределы самолечения?

Воробьев: В мире есть понятие «ответственное самолечение». Устанавливаются стандарты, по которым больной сам принимает решение, как лечиться. Например — острая респираторная инфекция никогда не требует вмешательства врача, кроме случаев появления одышки или резкого ухудшения общего состояния. Но тут нужна скорая и нередко интенсивная помощь. Боли в спине, головные и менструальные боли — тоже тема для самолечения. Но больной должен знать, когда головная боль может быть симптомом инсульта, менингита или гипертонического криза и когда обратиться к врачу — эти рекомендации доводят до населения. Тут полезны информтехнологии. За рубежом сейчас даже обсуждается новая специальность — врач, работающий на телефоне или через Интернет оказывающий помощь советами.

РГ: Любое лекарство не только лечит, но и вредит. Как минимизировать побочные эффекты?

Воробьев: Соотношение полезности и вреда разное для разных групп препаратов. Но тут надо разделить причины. Что касается аллергических реакций, то все препараты примерно одинаковы, но если какой-то применяется чаще, то реакций таких больше. Яркий пример — широко употребляемый у нас анальгин. Токсичность препаратов — тоже понятие неоднозначное. Например, некоторые антибиотики для лечения тяжелых инфекций токсичны для слухового нерва и почек, если превышена допустимая доза. А есть лекарства, у которых токсичность — их основное свойство. Это часть препаратов для лечения рака. Останавливая рост опухолевой ткани, они могут плохо влиять и на другие клетки — кроветворные, сердца и т.д. И здесь важно умение врача не нарушить грань между неизбежными осложнениями и положительным результатом. Новое поколение противоопухолевых средств — т.н. биологические таргетные препараты (от английского слова target, то есть цель. — Ред.) лишены токсичности. Но по мере накопления опыта стало ясно, что и у них могут быть отрицательные эффекты. Зато они перевернули медицину ревматических болезней: дети с ревматоидным артритом, которые вообще не двигались, теперь начинают заниматься физкультурой.

РГ: Ученые нередко на голубом глазу утверждают, что все дженерики (лекарства-копии) абсолютно идентичны оригинальным препаратам, если дозировка и форма те же. Но на личном опыте каждый из нас знает, что это не так.

Воробьев: Все лекарства разные. Для дженерика допускается отклонение в активности в 10-15% при одинаковом содержании действующего вещества, да еще и 10-15% отклонения в его содержании. Догадайтесь, в какую сторону будет такое отклонение? Вот и выходит: даже если дженерик высокого качества, в него изначально заложена возможность быть на 20-30% хуже оригинала. А при не очень добросовестном производстве не удивит и разхличие в 50-60%.

РГ: Часто приводят в пример добросовестность западных компаний. Тем не менее, скандалы с подтасованными результатами клинических исследований случаются и там. Последний – с владельцем французской компании «Сервье» Жаком Сервье, который скрывал опасные эффекты препарата от ожирения, из-за чего умерли около 2000 больных.

Воробьев: На рынке нет добросовестных компаний. Все они занимаются извлечением прибыли. А государство контролирует эту деятельность. Чуть отпустишь вожжи — сразу в дыру лезут нечистоплотные стяжатели. Государство везде неповоротливо, но на Западе его контроль неотвратим. У нас бывает срок давности — там про это не слышно. Во всяком случае, лекарственные скандалы выявляются и через 10, и через 15 лет. Дельцу кажется, что он проскочит, ведь даже орден в петличке уже есть — и на тебе! (Жак Сервье был награжден орденом Почетного легиона. — Прим. ред.). Чтобы другим было неповадно. Потому компании добровольно ужесточают режим своей деятельности.

РГ: Новые эффективные лекарства становятся все дороже. Можно ли остановить рост цен?

Воробьев: Рост цен неизбежен, так как производителям очень хочется прибыли побольше и побыстрее. Нам постоянно рассказывают про миллиарды долларов, которые тратятся на создание новых лекарств. В действительности затраты на порядок меньше. А если снизить издержки на маркетинг, топ-менеджеров, оплату лоббистов и т.п., то цена может быть и еще снижена. Есть несколько способов снижения цен: введение референтных цен (по которым государство согласно оплачивать лекарство), принудительное (при помощи переговоров или волевым решением), разделение риска (фирма возмещает затраты, если лекарство не помогло конкретному больному). Государство должно формировать свою лекарственную политику, сотрудничая с разными организациями, постоянно и прозрачно для общества.

РГ: Везде в мире есть центры по изучению побочных эффектов лекарств. Есть он и у нас. Но врачи неохотно сообщают туда информацию. Как это регулируется за рубежом?

Воробьев: В мире врач — самостоятельная и центральная фигура системы здравоохранения. У нас — нанятый работник, ни за что не отвечающий. Там сообщить о побочном действии лекарства — дело чести, у нас — страх быть наказанным. Там врач понимает свою ответственность: если он скрыл побочный эффект, от него могут пострадать еще больные. Но не надо идеализировать — и там далеко не всегда сообщают о нежелательных явлениях.

РГ: Изменят ли картину инновационные методы создания новых лекарств – все эти нано-, био- и генетические препараты?

Воробьев: Эти технологии набирают скорость. Интересно, что Россия именно здесь оказалась не в хвосте. Наша биологическая школа дала миру множество специалистов, прекрасно работающих в США, Европе. Да и у нас многие работают не менее успешно.

РГ: Как вы думаете, способно ли наше общество построить цивилизованную систему «человек-лекарство»?

Воробьев: Все, что нужно для создания нормальных отношений в системе больной-врач-лекарство-государство, — понятно. Реализовать эту схему надо пошагово: должен быть относительно небольшой список основных лекарств, которые полностью оплачивает государство, и четкие правила их отбора. Затем надо рассчитать потребность по каждому такому лекарству, определить поставщиков, составить договоры. И — программу можно запускать, причем даже больших денег она не потребует. Уже через год-два получим эффект — число смертей от сердечно-сосудистых заболеваний и рака сократится, а продолжительность и качество жизни существенно возрастут.

Источник: rg.ru