Автор: Акопян А.С. 

Сегодня многоликая проблема модернизации осознается как основополагающая для развития российского человека, семьи, общества и государства. Особая роль отводится укреплению семьи и традиционных семейных ценностей, что по мнению властей должно способствовать снижению скорости депопуляции. Достижение «желаемого завтра» и «обретения будущего» требует знания и учета универсальных природных механизмов, лежащих в основе процесса репродукции (воспроизводства) как отдельного человека, так и популяции в целом. 

Обусловленность коррупции универсальными родительскими стратегиями в процессе индивидуализации ограниченных благ, обоснование мер противодействия этому процессу, к сожалению, зачастую остается за пределами интересов экспертного сообщества.

В гуманитарных науках, включая современную этику, пока не получили достойного отражения ни роль социальной среды[1] в процессе становления институтов, ни влияние институтов на поведение человека. Императивы модернизации сложившихся институтов и практик определяют необходимость учета влияния универсальных базовых констант человеческого поведения на поступательную прогрессивную эволюцию социальной среды, которая отличает человека от остального природного мира и определяется сознательной человеческой деятельностью.

Учитывая возрастающий интерес к проблеме среднесрочного прогнозирования и разработке конкретных задач и мероприятий в рамках модернизационных программ, концепций и стратегий [2], хотелось бы привлечь внимание читателя к биосоциальным аспектам репродуктивного поведения человека с опорой на «естественные», видовые особенности нормативной человеческой личности.

Скорость эволюции социокультурного фонда определяется способностью к сохранению и передаче информации, которая обеспечивает закрепление полезных нововведений[3] по «ламарковскому» эволюционному механизму. Крупномасштабные изменения в сфере социокультурного фонда могут быть закреплены в течение жизни одного поколения, в отличие от эволюции на основе неопределенной наследственной дарвиновской изменчивости под действием полового отбора и могут быть эффективными даже для единственной эволюционирующей системы (Иорданский 2009: 171).

Половой отбор при этом остается одним из самых удивительных явлений в природе, инструментом «проб и ошибок» всех возможных репродуктивных стратегий и их вариаций, недостаточно изученным даже у животных, не говоря о человеке (Бутовская 2004). Под влиянием эволюции социокультурного фонда, усложнения социальной структуры, по мере развития человеческой цивилизации росло число и удельный вес людей, которые при обеспечении (достижении) условий достойной (пристойной) жизни и возможностей саморазвития (роста человеческого капитала) сознательно отказывались от биосоциально детерминированной погони за материальными благами в пользу иных видов сугубо человеческой деятельности.

С этих позиций обсуждена роль государства как института роста совокупной приспособленности человека через обеспечение равенства возможностей, и как способа обеспечения репродуктивных преимуществ в половом отборе – т.е. как системы, обеспечивающей материальные и политические интересы круга людей, приближенных к власти при дисбалансе регуляторных механизмов ее функционирования. Отмечена роль человеческого капитала (ЧК) как показателя качества социальной среды и его прямая связь с феноменом глобального демографического перехода.  

Половые стратегии и «семейные ценности».

На протяжении полутора веков пол остается центральной проблемой эволюционной биологии. Общественное мнение в разное время и в разных странах далеко не всегда было готово принять теоретические положения, постулирующие решающую роль особей женского пола в половых взаимоотношениях, зачастую рассматривая женщину лишь как пассивный объект мужской страсти. В СССР был период, когда генетические исследования оказались под строжайшим запретом (Бутовская 2004).

Споры о применимости эволюционных концепций к поведению человека и его половым стратегиям идут, начиная с выхода в свет в 1871 г. книги Ч.Дарвина «Половой отбор и проблема происхождения человека». За это время трудами генетиков, эволюционистов, этологов, зоологов, математиков,  антропологов были созданы генетическая теория полового отбора, теория эволюции полового поведения, сексуальных стратегий, полового диморфизма и дихрономорфизма, ряд других гипотез («убегающего отбора», сенсорной эксплуатации, «принципа гандикапа», сексуальной избирательности, конкуренции спермы и др.). Основной вклад в фундаментальные основы этого направления связывается с трудами Р. Фишера, Р.Трайверса, Д.Саймонса,  А.Захави, В.Гамильтона, Т.Клаттон-Брока, М.Маджеруса, Г.Паркера, В.Эберхарда, Д.Бааса, Л.Милли, В.Геодакяна, Т.Ямамото, М.Бутовской и др. авторами. Сегодня синтетические теории эволюции совокупную (обобщенную) приспособленность в биологии так или иначе связывают и оценивают через механизмы обеспечения, выживания и репродукции своих близких родственников, несущих гены, сходные с их собственными.     

Сексуальные отношения занимают одну из главных позиций на шкале человеческих приоритетов, особенно у лиц репродуктивного возраста. Половое поведение и внешние фенотипические различия между полами определяются, в частности, разными уровнями секреции андрогенов и эстрогенов. Наиболее сильнодействующим половым гормоном человека, в период влюбленности способным радикально влиять на психику и поведение, разрушать социальные «барьеры» и снижать уровень объективности восприятия желаемого партнера, является тестостерон. Концентрация тестостерона у мужчин превышает таковую у женщин в 20 и более раз. Половое влечение, физическая любовь играет у мужчин доминирующую роль в мотивации вступления в брак, в большинстве случаев оставляя позади факторы материальной обеспеченности, социального статуса, образования, внешности, национальности, места проживания и т.д. (Харитонов 2006).

Результаты анонимных опросов о наследовании сексуальности от родителей демонстрируют, что повышенная сексуальность свойственна 30% популяции, 60% мужчин и женщин отличаются пониженным уровнем и только 10% предъявляют «нормальный» уровень. Несмотря на то, что выявленные соотношения отражают скорее способность к сексуальной активности, связанной с социальным статусом и характером профессии, нежели половую конституцию, вектор реальной сексуальной активности проходит именно в этих границах (Агарков 2009). Сами же границы нормы половой конституции (слабая, средняя, сильная) в разные исторические периоды могут существенно варьировать за счет успехов и возможностей медицины, места в групповой и общественной иерархии, влияния «женского фактора» (Частная… 1983; Акопян, Корякин 2008; Rose 1975).

Власть и статус во всех человеческих обществах дают мужчине колоссальные преимущества в обладании репродуктивными партнершами. Особенности строения половой системы современных мужчин свидетельствуют, что человек эволюционировал как вид, практикующий полигинию (связь одного мужчины с несколькими женщинами). Эта асимметрия подчиняется принципу 20/80, в общественных науках известному как Парето-эффект. В биологии Парето-эффект проявляется тем, что у большинства приматов, включая и человеческий род, на 20% главенствующих самцов приходится 80% копуляций (Wilson 1989). Процесс социальной эволюции человека шел в направлении доминирования моногамии и ограничения числа половых партнеров через становление институтов частной собственности, семьи и брака, наследования, дававших очевидные преимущества для решения задачи идентификации, сохранения и социализации потомства.

В обществе женщина, кроме функции рождения, воспитания и обучения детей, передачи им культурных и нравственных ценностей, выполняет важнейшую оценочную функцию – фундамент социальной среды. Этот факт  настолько привычен, что его приоритетность забывается и уходит на второй план. Женский выбор определяет систему ценностей, статусную групповую и общественную иерархию (Геодакян 2004; Бутовская 2005).

Как известно, в основе семьи как универсальной социальной структуры, обеспечивающей репродукцию (воспроизводство) популяции, лежит потребность мужчины и женщины друг в друге. Родовые сексуальные особенности человека не могут рассматриваться исключительно в биомедицинском и клиническом контекстах, поскольку обеспечивают постоянное сохранение человека как вида и социума на протяжении человеческой истории. Половое взаимодействие всегда социально, хотя бы потому, что касается как минимум двоих.

Супружеский союз – лишь один из аспектов, характеризующих семью. Брак рассматривается как исторически меняющаяся форма отношений между мужчиной и женщиной, как правило, в условиях совместного проживания, устанавливающая их общие и специальные права и обязанности,  связанные с социополовой (гендерной) принадлежностью в процессе воспроизводства популяции. В отечественной и зарубежной литературе достаточно полно представлены факторы, влияющие на качество семейных отношений, причины напряженности, роль семьи в обществе в процессе смены социально-экономических формаций, внутригрупповые изменения, связанные с типом экономики, вопросы психологической совместимости в браке и возможности самореализации.

В основе определения показателя общего брачного потенциала, служащего целям прогнозирования будущих отношений и облегчения взаимовыбора партнеров, лежит определение физического, материального, сексуального, культурного и психологического компонентов, учитываемых в 5-факторной концепции прочности брака. Обнаружена отрицательная корреляция между уровнем развития интеллекта и степенью удовлетворенности браком (Болотова 2002). Разводы как защитный механизм индивида является итогом супружеской неудовлетворенности (неудовлетворенности потребностей) по значимым факторам. К числу последних относятся сексуальная дисгармония; обиды, оскорбления, критика; отчуждение и ревность; финансовые разногласия; взаимопомощь; отдых и досуг. Наличие и воспитание детей относится к деятельностному аспекту семьи и является внутренним и внешним фактором устойчивости брака (Васильченко, Решетняк 1978; Сысенко 1981).

Городской тип проживания, наряду с миграционными процессами, обеспечивает рост генетического разнообразия и повышение конкурентоспособности популяции. Наемный труд возможен только в ситуации избытка рабочих рук, что характерно для города. Чем выше концентрация людей, тем больше рабочих рук и тем ниже их цена, что рождает потребность в дифференциации трудовых навыков и обеспечивает усложнение социальной организации (Романчук, Медведева 2009). Городской тип проживания с преобладанием наемного труда сегодня характерен для 90% жителей технологически развитых стран. Именно он обусловил отход от модели традиционно многодетной нуклеарной семьи как инструмента «расширенного воспроизводства» в пользу двухсубъектной, основанной на равнопартнерских отношениях, снизил роль семьи как производственной единицы (домохозяйства), как социальной ячейки и как формы доминирующей репродуктивной стратегии.

Известно, что браки, где партнеры также связаны взаимным интересом или зависимостью в производственной деятельности, независимо от ее характера, являются наиболее устойчивыми. При утрате производственной функции домохозяйств, старении популяции, росте продолжительности жизни, доступности сексуальных отношений, малодетности, характерных для городского типа проживания возросли требования к способности партнеров обеспечить и поддерживать привлекательность сексуальных отношений в условиях длительного физического взаимодействия, к стандартам и качеству сексуальной техники, бесконфликтности, мере общения (Акопян, Корякин 2007, 2008). В условиях города материальные и культурные факторы устойчивости брака отходят на второй план, уступая место сексуальной и психологической совместимости и адекватности партнеров как основы и условия существования стабильной пары (Мумладзе 2007). В животном мире скученность (аналогично перенаселенности у людей) – причина не только растущей отчужденности, агрессивности и конфликтности, но и снижения плодовитости, роста числа аномалий и девиаций через нейроэндокринные (стрессовые) механизмы, что многократно подтверждено экспериментальными исследованиями. У людей на популяционном уровне дискомфорт и дефицит жизненного пространства проявляется необходимостью контрацепции, снижением полового влечения, ростом числа функциональных расстройств половой сферы, повышением доли бездетных пар. Стрессовые механизмы снижения плодовитости, предположительно являющиеся причиной роста числа бездетных и бесплодных браков за счет ухудшения сперматогенеза и овогенеза по механизму «stress pattern» [4] требуют дополнительного изучения (Гундаров 2001). Люди в качестве социально-биологических существ сознательно ограничивают свое воспроизводство под влиянием и в условиях индустриального общества. Особая роль в снижении рождаемости отводится отрыву семьи от земли и домохозяйства как технологии жизнеобеспечения (Романчук, Медведева 2009). При этом популяционный уровень бесплодия на протяжении столетий практически не меняется, а по ряду данных даже снижается за счет совершенствования медицинских технологий (Андрология…2005: 7, 457).

Соотношение неформальных отношений - «жизненного мира» и «государства-системы» в модели поведения личности определяется воздействием институтов семьи, лежащих в основе саморазвития экономики и общества, и реализуется в конкретных условиях жизни, регулируемых институтами государства.

Согласно теории полового дихрономорфизма В.Геодакяна, мужской пол является экспериментальным полом – «полом-разведчиком», на котором природа проверяет эволюционные новации и затем передает их основному, женскому полу. Повышенная мужская смертность в стабильных популяциях  млекопитающих и человека – универсальный ответ на неблагоприятные условия среды. Это «меньшая цена», которая позволяет временно снять ресурсные ограничения и обновить генофонд без потери обретенного многообразия за счет сохранения женской части популяции, более ценной для воспроизводства (Геодакян 2004). Злоупотребление алкоголем, более характерное для мужчин, и ассоциированная с ним смертность от сердечно-сосудистых заболеваний и насильственных (внешних) причин в человеческом обществе зачастую завуалированно выполняют роль инструмента снятия внутрисемейной и общественной агрессии и регулирования численности популяции (Акопян и др. 1998; Stuckler et al. 2009).

Для видов, представленных мужским и женским полом, включая человека, выделен ряд универсальных моделей репродуктивного поведения и их половых различий. У людей в модели репродуктивного поведения прямо или опосредованно укладываются как бытовая составляющая повседневной жизни, так и мотивы гражданских и уголовных дел.

К половым различиям в стратегиях взаимодействия и репродуктивного поведения, у приматов относят:

1. запрет на репродукцию, вмешательство в спаривание (убийство, изгнание конкурента);
2. ограничение репродукции (инфантицид[5], пастьба[6], гарем, контрацепция, аборт);
3. извлечение ресурсов, находящихся в пользовании партнера (обмен секса на ресурсы питания и другие ценные ресурсы), что, в отличие от первых двух стратегий, более характерно для особей женского пола.

Половые различия в стратегиях спаривания определяются такими факторами как доступность партнера, степень сексуальной возбудимости и преданность партнеру Перечисленные стратегии характерны в разных пропорциях для реальных мотиваций поведения обоих полов в повседневной жизни (Symons 1979; Mealey 2000).  

На универсальных моделях природного поведения и социополовых различиях в стратегиях взаимодействия, спаривания, родительских стратегиях основаны и отношения собственности, а также сформированные на этой основе институты человеческого общества.

Институты человеческого общества основаны на групповых инстинктах и групповой иерархии, кооперации и координации с целью охраны своей территории (собственности) и обеспечения безопасности, проявляют себя по-разному в ограниченных и свободных пространствах. Существует принципиально два универсальных типа отношений, независимо от того, идет ли речь о ресурсах или доступе к репродуктивным самкам, обеспечивающим сохранение генов обладателя в потомстве. Это отношения доминирования–подчинения, (лидер-ведомый, благодетель-проситель), лежащих в основе построения внутри- и межгрупповой иерархии (лидер, высоко- и низкоранговые группы, изгои) и отношения обмена (договора, контракта) предполагающие наличие «нейтральных зон» взаимодействия на равноправной основе. На этих же принципах строятся экономические отношения в виде «вертикального» централизованного распределения (редистрибуции) и «горизонтальных» отношений обмена вне зависимости от того, идет ли речь о местах заключения, номенклатурной иерархии учреждений или детских коллективах. Модели репродуктивного поведения лежат в основе «жизненного мира»: семейных, неформальных, коррупционных и т.д. отношений. Неформальные отношения исторически первичны по отношению к формализованным и выполняемым всеми участниками нормам и правилам, составляющим основу любой организации (Пригожин 2007). По мнению Г.Сатарова большинством граждан России отношения услуги практически не осознаются в качестве таковых. Российскому массовому сознанию непривычно представлять государство, а следовательно, и каждого его представителя, как институт, существующий благодаря налогам граждан. В ряду отношений «дарение – обмен – услуга»[7] человек подсознательно стремится к переводу менее комфортных отношений в более комфортные, исходя из общих соображений, вытекающих из природы человеческой психики и социальности. Дарение – самый древний тип отношений, удельный вес которого снижается по мере увеличения численности групп. Цена дара может возрастать, доходя до самопожертвования. Отношения дарения, модифицируясь, способны охватывать большие группы. Тогда возникает клиентелизм или «блат». Коррупция основана на системе исторически более древних правил, унаследованных из природного мира, приоритетных по отношению к государству, другим участникам сети, часто и собственно семье. Коррупция является наиболее распространенным видом преступления из числа уголовно наказуемых. Однако человеческое сознание легко находит оправдание участию в нем именно по «природным« причинам. Анализ коррупции включает в себя три уровня анализа и антикоррупционных усилий: институциональный, социальный и социально-психологический (Сатаров 2002). При недостаточности законных институтов управления она компенсаторно выполняет функции системообразования и регулирования в системе «власть-собственность», являясь единственной альтернативой насилию. Коррупция, принятая на массовом (системном) уровне – свидетельство ее большей комфортности и личной полезности для индивида по сравнению с контактами с государством в рамках предусмотренных законом процедур, их невыполнимостью или отсутствием. Коррупция также универсальный способ деформации конкурентного механизма (недобросовестной конкуренции), основа формирования обходных каналов повышения личного и группового успеха, с определенного уровня способных блокировать общественное развитие. «Семейные ценности» (неформальные отношения, «жизненный мир» в терминологии Ю. Хабермаса) в условиях слабого гражданского общества играют определяющую роль в процессе разложения институтов государства. Коррупционные сети (по сути синоним социального капитала) структурированы на различных системах ролевых ожиданий – семейных, дружеских, этнических, клановых, религиозных и корпоративных. В конечном итоге именно они определяют разнообразие, уникальность и шансы каждой отдельной человеческой судьбы. Нельзя пренебрегать тем, что потребность в частной собственности в первую очередь связана с таким безусловным биологическим инстинктом, как семейный, родительский, так как исторически право завещания неотделимо от права собственности (Троцкий 1991: 210; Гайдар 2009: 293), чего в животном мире не наблюдается из-за отсутствия развитой социальной среды, обеспечивающей функционирование институтов - Оргцивилизации.

Детерминанты демографического роста и выход из «режима с обострением»

Природный порядок у большинства млекопитающих, в том числе у приматов, определяется интенсивной конкуренцией, где доминирующим особям достаются преимущества в продолжении рода и в доступе к другим ценным ресурсам.

Природный механизм репродукции представлен двумя основными вариантами стратегий размножения: R-стратегия – «пусть мелкие, но много» (расширенное воспроизводство); К-стратегия – «лучше меньше, да лучше» (суженное воспроизводство), получившая развитие на основе внутреннего оплодотворения и вынашивания плода. Таким образом, основанием жизни в дикой природе является жизнь на равных условиях при «отсутствии абсолютной полноты блага» (Алексеев 1993: 363). В природе дрейф репродуктивных стратегий по уровню рождаемости в пределах К-r-континуума определяется состоянием биогеоценоза. Вид управляется биогеоценозом, черпая из него все ресурсы и вне его существовать не может (Шмальгаузен 1968: 213; Лекявичус 2009: 253).

Позитивные эффекты конкуренции в сложных организациях, где «каждый производитель есть потребитель», реализуются через феномены сотрудничества (кооперации), комплементации (взаимодополнения) и альтруизма. В процессе эволюции меняются признаки организмов, но не законы природы. Для биологических и социальных систем нельзя совместить максимальную эффективность и максимальную адаптивность. В природе «организмы прожорливы» (organismus are greedy), а «сытые не склонны изменяться» (satisfied creatures do not change) (Walker 1980).

Репродукция человека признается одной из основных форм взаимопроникновения культур и формирования этносов. Популяционный уровень итоговой рождаемости у человека не опускается ниже 0,7-0,8 детей на женщину, независимо от места и времени ее проживания, уровня обеспеченности, образованности, семейного положения, наличия достаточного числа мужчин и возможностей формирования стабильной пары (Gollini 1998). Одного ребенка женщина стремится родить в любом случае. Однако этого недостаточно для простого воспроизводства популяции, которое требует итоговой рождаемости 2,11 – 2,15 детей на женщину за весь репродуктивный период (15-49 лет). Хотя показатель итоговой рождаемости в демографии признается наиболее объективным, он не учитывает возраста матери в очередности рождений, что влияет на численность популяции в каждый момент времени. Теоретически максимальная итоговая рождаемость, рассчитанная математическими методами, достигает 15,3-18,6 рождений на женщину. Такой разброс коэффициента показателя рождаемости показывает, что проблема воспроизводства населения прямо не связана с собственно репродуктивным потенциалом человеческой популяции, который в повседневной жизни реализуется лишь на 10%, половина же и более беременностей искусственно прерываются (Медков 2008; Bongaarts 1999).

Демографическим переходом сегодня принято называть особое время в состоянии популяции, которое характеризуется резким ростом численности  населения из-за быстрого снижения смертности и сохраняющейся высокой рождаемости («режим с обострением», гиперболический рост) с последующим уменьшением рождаемости и ростом продолжительности жизни (выход из «режима с обострением»). После этого популяция стабилизируется в своей численности при низких рождаемости и смертности, растущей продолжительности жизни и изменении возрастной структуры населения в сторону старения (фаза «плато»). Это принципиально отличает «суженное воспроизводство» от «расширенного», крайне затратного для популяции из-за высокой смертности, в том числе материнской и детской, непосредственно связанной с процессом репродукции, и, как следствие, невозобновимых потерь человеческого капитала (ЧК) (Вишневский 2005). Процесс демографического перехода для разных государств и народов растянут во времени и проходит с различной скоростью (последующие быстрее предыдущих). В целом для мира его начало связывается с серединой 1960-х годов, конец – с 2050 годом. В отличие от регулирования численности популяции через высокую смертность, человеческое сообщество сегодня регулирует свою численность через снижение рождаемости, что предпочтительнее социальных катастроф, сопровождающихся насильственной гибелью больших масс людей. По мнению С.Капицы (2010), проблема роста численности населения Земли в глобальном масштабе не носит ресурсного характера, а кроется в социальных механизмах управления и распределения знаний, богатства и земли. Основным же механизмом демографического перехода служит «умножение информации».

В фундаментальном обобщающем исследовании Л.Гринина и А.Коротаева (2009), посвященном социальной макроэволюции и механизмам ароморфогенеза[8], ряд разделов посвящен демографическому анализу развития Мир-Системы[9]. В них показано, что как снижение смертности в начале процесса демографического перехода, приведшее к демографическому взрыву – гиперболическому росту численности жителей Земли, так и последующий спад рождаемости, приводящий к уменьшению темпов роста их численности – в конечном счете являются производными одного фактора – роста человеческого капитала, в основе своей также имеющего информационную природу. В монографии предложены математические модели, описывающие выход из «режима с обострением» и отражающие динамику роста не только мирового населения и мировой грамотности, но и мировую экономическую динамику, обеспечивающую рост ВВП и уровень жизни. В начале демографического перехода, его первой фазе («режим с обострением», гиперболический рост), уровень грамотности тесно коррелирует с развитием систем социального обеспечения и с уменьшением смертности, т.к. динамика обеих переменных в своей основе детерминируется одним и тем же фактором – растущим ВВП на душу населения. Однако во второй фазе демографического перехода (выход из «режима с обострением») развитие систем социального обеспечения оказывает достаточно сильное и независимое отрицательное воздействие на рождаемость через устранение одного из важнейших стимулов к максимизации числа детей в семье – необходимости иметь кормильца в старости.

Парадокс «синдрома нехватки» ресурсов на фоне роста благосостояния связывается с ростом потребностей, в частности с ростом не только доходов, но и расходов на воспитание и образование детей (до 50-75% доходов домохозяйств), обеспечение их социализации и уровня конкурентоспособности. Гиперболический рост населения, как и числа городов, наблюдается только при относительно низком (менее 50%) уровне грамотности, имеющем сильную обратную корреляцию с уровнем рождаемости (низкая грамотность – высокая рождаемость). При выходе же из «режима с обострением», в «фазе плато», у женщин при надежном прогнозировании последствий полового акта начинает проявляться достаточно сильная прямая связь между материальной обеспеченностью и фертильностью. Например, опрос женщин, окончивших Оксфордский университет, выявляет достоверную связь между обеспеченностью и фертильностью по показателю итоговой рождаемости (Бутовская 2007: табл. 5). Аналогично, анализ этих процессов в городах Сибири конца ХIХ – начала XX веков показал, что «людность семей купцов была большей, чем мещан (Гончаров 2002: 145). 

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ: ЧАСТЬ II