Трансплантация с риском для жизни

Российская трансплантология выходит из кризиса. Напомним, что 2003—2006 годы стали катастрофичными для отечественных трансплантологов и их пациентов. Слухи о криминальном изъятии органов в московских больницах практически парализовали эту отрасль медицины. «Сейчас у нас впервые за последние пять лет есть положительная динамика и рост количества операций. Мы наконец-то можем сказать, что с истерией по поводу «черных трансплантологов» покончено», — сообщил директор НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского М.Ш. Хубутия, общаясь с прессой на открытии I Конференции Общества трансплантологов.

«Дело врачей»

Так называемым делом врачей журналисты окрестили громкий процесс по факту изъятия органов у пациента Городской клинической больницы № 20 г. Москвы, скончавшегося в результате закрытой черепно-мозговой травмы. В течение нескольких часов врачи пытались реанимировать больного, а когда их усилия не принесли результатов, вызвали медицинскую бригаду для забора органов. В этот момент в операционную ворвались бойцы ОМОН…

Разбирательства тянулись почти три года и закончились полным оправданием всех обвиняемых. Однако общественный резонанс, вызванный процессом, привел к тому, что врачи-реаниматологи стали замалчивать информацию о потенциальных донорах, опасаясь в любой момент повторить судьбу своих коллег.

— В течение этих лет многие больницы Москвы вообще не вызывали бригады трансплантологов, — рассказывает руководитель Московского координационного центра органного донорства (МКЦОД) М.Г. Минина. — Но уже в 2008 году только в столице у нас была информация о 135 эффективных трупных донорах, то есть можно сказать, что страшные кризисные годы мы преодолели.

В базу Московского координационного центра органного донорства входит 15 столичных клиник. Однако если проследить динамику вызовов трансплантологов, то окажется, что большая часть операций приходится только на четыре из них — НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, больницы №67, 36, 71. Звонки из остальных, несмотря на то, что это крупные больницы с нейрохирургическими отделениями и огромным коечным фондом, единичны.

Легко ли запугать трансплантолога?

— Врачи до сих пор боятся забирать органы, и многие не скрывают этого. Говорят, что они хотят спокойно жить, — подчеркнул М.Ш. Хубутия, в чьем институте в отличие от других медучреждений больше всего проводится операций по забору органов.

По информации руководителя МКЦОД, до 2003 года большинство московских больниц предоставляли от 25 до 35 доноров в год. А сейчас — двух-трех, хотя могут от 60 до 80, что в пересчете на спасенные жизни составляет двух-, трехкратное увеличение этих цифр, ведь согласно статистике 55% всех трупных доноров — мультиорганные, то есть может быть использовано сразу несколько органов. Точно такая же ситуация в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Омске.

— Сотрудники ЛПУ даже не информируют нас о потенциальных донорах, несмотря на действующие приказы Минздравсоцразвития! Фактически изъятия органов производятся только там, где с врачами больниц у бригады трансплантологов хорошие, дружественные отношения, — рассказывает врач-трансплантолог из Екатеринбурга, заведующий отделением органного донорства Свердловской ОКБ №1 И. Ю. Серебряков. С его слов, за последние пять лет в главном городе Урала проводится от 28 до 34 трансплантаций в год. Притом, что в трансплантации почки ежегодно нуждаются 200 человек, печени — 50—60, сердца — 20, костного мозга — 100. Нетрудно, сопоставив факты, убедиться, что большинство из тех, кто ждет операции по трансплантации, до нее просто не доживают…

Биоэтика — не пустой звук

Причин, по которым главные врачи не спешат сотрудничать с транспантологами, несколько. Есть чисто медицинские. В российском законодательстве медицинские аспекты трансплантологии прописаны слабо, например, полностью отсутствует регламент изъятия донорских органов. То есть каждый раз, вызывая бригаду трансплантологов, главный врач очень рискует не только своей работой, но и свободой.

— У нас нет жесткого регламента взаимодействия реаниматологов и трансплантологов. С какого момента интенсивной терапии можно отходить от пациента реаниматологу и подходить трансплантологу? Нет четких инструкций. А хотелось бы их иметь, потому что не должен врач-трансплантолог входить в отделение реанимации крадучись. Где определен момент, с которого трансплантолог становится полноправным участником лечебного процесса? — спрашивает заведующий отделением нейрореанимации НИИ скорой помощи им. Н.В.Склифосовского С.В.Царенко. Сложными являются и чисто этические моменты. Согласно рекомендациям ВОЗ в законодательстве РФ о трансплантации принята «презумпция согласия» (неиспрошенное согласие), которая является одной из двух основных юридических моделей регулирования процедуры получения согласия на изъятие органов от умерших людей. Она запрещает учреждениям здравоохранения изъятие органов и (или) тканей у трупа, только если учреждение здравоохранения на момент изъятия поставлено в известность о том, что при жизни данное лицо либо его близкие родственники или законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие органов и (или) тканей после смерти для трансплантации реципиенту.

Доктрина «испрошенного согласия» предполагает определенное документальное подтверждение «согласия». На ней построены национальные законы о трансплантации США, Германии, Великобритании. В соответствии с ней, к примеру, в США решение о посмертном донорстве органов каждый совершеннолетний гражданин страны принимает самостоятельно, подписывая так называемую карточку донора, что исключает двусмысленное толкование его решения и различные инсинуации на эту тему впоследствии. Стоит только добавить, что подобная система может эффективно работать и не тормозить трансплантологию лишь в тех странах, где отношение общества к трупному донорству скорее позитивное, чем негативное, чего в России, к сожалению, пока нет.

Говорят трансплантологи и о необходимости более корректного общения как с родственниками пациента, так и с врачами, пытавшимися его спасти. В трансплантологии, как и в любой другой профессии, существует свой сленг, который может быть предвзято истолкован людьми непосвященными. К примеру, совершенно обычная для трансплантологов фраза «заготовка органов» у неспециалистов может вызвать шок и психологическое отторжение.

Все эти вопросы в западных клиниках обычно решает трансплантационный координатор — человек, который «отслеживает» в динамике пациентов с тяжелой черепно-мозговой травмой и нарушениями мозгового кровообращения. Введение такой штатной единицы в крупных российских больницах очень облегчило бы жизнь и главным врачам, и реаниматологам, и трансплантационным центрам и, в первую очередь, пациентам, ожидающим пересадки органа.

Главное — изменить сознание

Почему же в России так трудно развивается трансплантология? Почему, как только заходит речь о донорских органах, людям начинают мерещиться ужасы, а вся российская трансплантология представляется насквозь криминализированной коммерческой структурой? Участники конференции считают, что негативную роль в этом вопросе играют средства массовой информации, в погоне за скандальными расследованиями нагнетающие истерию. Населению не хватает элементарных знаний о трупном донорстве, что является следствием полного отсутствия государственной политики в формировании положительного общественного мнения в отношении органного донорства.

Может, поэтому в России на 1 млн жителей приходятся 2,6 трупных донора, тогда как, к примеру, в Испании — 46 (первое место по количеству доноров на 1 млн в мире), в США — 40, в Австрии — 35 …

В Испании призыв католической церкви: «Не забирайте свои органы на небо, они вам там не нужны» — привел к колоссальному всплеску донорской активности. За 15 лет по количеству пересаженных донорских органов эта страна вышла на одно из первых мест в мире. Впрочем, даже там сегодня есть донорский дефицит — и это несмотря на то, что в стране отлажена работа сети координационных центров трансплантации, которые в режиме реального времени получают информацию обо всех регистрируемых донорах и реципиентах.

— В тех странах, где эффективных доноров в 10—15 раз больше, чем в России, тоже говорят о дефиците. Но там дефицит обусловлен тем, что практически полностью исчерпаны все технические и административные ресурсы, которые в нашей стране вообще не задействованы, — говорит руководитель отделения трансплантации печени и почки ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. В.И. Шумакова Я.Г. Мойсюк. По его словам, это невозможно сделать без организации единого российского центра координационной базы с оперативной связью и возможностью доставки органов от подходящего донора к реципиенту в кратчайшие сроки. Но главное, по его мнению, изменить сознание сограждан.

— Мы даже от реаниматологов часто слышим: «Я диплом получал, чтобы спасать людей, а не убивать». При такой позиции, естественно, никакого донорства у него не будет, — говорит ведущий сотрудник ЦНИИ рентгенорадиологии Ф.К.?Жеребцов (г. Санкт-Петербург).

Анонимный опрос 400 врачей — анестезиологов, реаниматологов, хирургов, проведенный в Санкт-Петербурге, показал, что 79% респондентов считают трупное донорство нормальной медицинской практикой, но при этом лишь 34% положительно оценили перспективу самому оказаться донором в случае диагностики смерти мозга.

Татьяна БРИЗ

Источник: medvestnik.ru